В нормальном поведение Ллойда не было место повышенному голосу, тем более крика на прекрасный пол, но происшедший срыв с ним вчера, окончательно выбил мужчины из колеи, заставив не на шутку задуматься над  причиной такого отклоняющегося поведения. И как самый что ни на есть правильный англичанин он тут же позвонил своему психологу, и к черту, что два часа ночи, записался на прием в семь утра и, вроде как чуть успокоившись лег даже спать... И на этом можно было бы поставить жирную точку, но через секунду после закрытия глаз, она сами автоматически распахнулись, а мысли, вопреки принятому успокоительному в лице пятидесяти грамм виски, тут же начали свое обвинение. Сейчас Ллойд находился на скамье подсудимого перед лицом возмущенной памяти и беспрекословной совести. И война собиралась пойти не на жизнь, а на смерть. И если раньше подобного рода конфликты попросту не появлялись в его безмятежно живущей в мире и  согласие душе, сейчас произошла первая Французская революция, вознамерившаяся сломать давно установленный порядок.
Легкая ненавязчивая мысль, что первой скользнула у него в голове, можно было расшифровать примерно так "ну ты и козел!"... А это заявление точно никак не могло быть проигнорировано дотошным Ллойдом. И на вопрос "С чего это ты решила?" получил он такооой ответ.
Если передать вкратце, то по всем параметрам мужчина и правду получался тем еще козлом, да еще и как обосновано заметила советь, гадом и сволочью. А просто так это заявление оставлять было нельзя. Пришлось прокрутить в голове пару раз все то, что произошло часов шесть назад. В результате дотошного вычисления первопричин Ллойд сдался, признав, что кричать на женщину само по себе есть плохо, даже если она каким-то для него загадочным образом его спровоцировала, хотя каким именно он затруднился ответить, ссылаясь на недостаточность сохранения материалов в памяти, после чего собирался уже на основе это выстроить целю линию защиты... но прозвенел будильник. Фактом прошлой ночи стало полное отсутствие сна.
Полчаса ушедшие на прохладный бодрящий душ не возымели никакого воздействия, хотя все же освежили туманную голову не выспавшегося человека. Еще минут десять на дорогу и удивленный взгляд охранника, впускавшего Ллойда почти на полчаса раньше назначенного времени. Хотя надо сказать, что МакЭвой три раза, пока сидел у дверей своего психолога, порывался уйти, напоминая, вероятней всего, неуровновешенного человека, коим, по сути не являлся, но у охранника сложилось именно такое впечатление. И когда в дверях появилась сонная дне слишком довольная жизнью женщина, он тут же что-то быстро, но тихо начал ей говорить. Благо это не слишком повлияло на нее, ведь она прекрасно знала, с кем ждет ее разговор в ближайший час.
Ллойд сел на небольшой диванчик, отчего поерзал на нем, вызвав легкое удивление у психолога, пробежался взглядом по помещению и заговорил, позволив себе настолько долгий и продуктивный монолог о происшедшем вчера и на протяжении всей ночи, что бедная женщина выронила ручки и на прочь забыла про кофе, оставленном на столике рядом. Обычно ей всегда приходилось задавать вопросы, старательно вытягивая хоть что-то у МакЭвоя. Легкое удивление сменилось сначала настороженностью, а потом и вовсе какой-то одной ей понятной тоской.
Единственным советом, что она дала, это немедленный разговор с принесением извинений и чем раньше, тем лучше. Решив, что умнее он все равно ничего не придумает, расплатившись за сеанс в двойном размере, задумчиво порыскав в телефон номер друзей, он все же, с трудом сдерживаясь при разговоре, дослушал все шутки и подколы, послал в результате всех к черту, но адрес Луны узнал. Что ж, если надо, то детективом ему можно было стать...
Еще немного подождав в машине ради приличия, ведь не вваливаться в дом раньше 10 утра. В результате досидел лишь до половины девятого, перебирая в голове тысячи причин своих извинений.
Поняв, что себя виноватым не чувствует, даже немного расстроился, но дело свое не прекратил, психолог его еще ни разу не подводила, за такие-то деньги!
- Ну надо просто встать, позвонить в дверь, сказать "простите за вчерашнее" и можно уйти... - произнес он, добивая себя последним аргументом. Ведь в суде ему приходилось говорить куда более тяжелые вещи, даже хотя бы в произношении. А тут-то самые простые слова, не требующие каких-то дополнительных репетиций.
Дойти оказалось не проблемой, хотя Ллойд дважды порывался сменить курс и даже прошелся по лужайке, оставляя на них следы своей обуви. Но это его не слишком озаботило. Впереди было куда более важное мероприятие, хотя причин нахождения здесь и его свершения он продолжал не видеть.
А вот нажать на звонок - дело оказалось не по силам МакЭвою. Томас около двух минут, стиснув зубы, сверлил глазами эту маленькую кнопочку, старательно заставляя либо себя позвонить, либо ее исчезнуть. В результате первым сдался сам и дрожащей рукой нажал на звонок, сразу же отдернув руку, когда звонкая трель раздалась за дверью. Теперь оставалось ждать, что уже по своей сути приравнивалось к смертному приговору. И когда замок двери щелку, та приоткрылась, обнажая небольшую щель прихожей, откуда показывался маленький носик владелицы дома, в районе лба которой проходила небольшая дверная цепочка, Ллойд напрочь забыл причину того, чего он сюда приперся. И быть может он тут же нашел как выйти из этой ситуации, если бы не голосок Луны, пропитанный странным созвучием мелодии с нотками презрения, что так резанул по слуху МакЭвоя.
- Можете и дальше заниматься вашими пирогами, раз они вам так важны! - опять перейдя на тон выше обычного, с пол оборота завелся Ллойд, едва не схватившись за ручку двери и не захлопну ее. Чудом удержался, ведь, в конце концов, это он пришел к ней, а не она к нему...
Еще с минуту он сверли ее взглядом, мысленно считала до ста, потом громко выдохнул, собираясь с духом.
- Мне надо с вами поговорить... Если можно, то в доме... - еще секунда, и он бы взлетел к Марсу, лишь бы не смотреть ей в глаза и не слышать ее голоса. Лучше звуки пенопласта... порешил он и даже чуть прикрыл глаза, взывая к собственному терпению. И если спросить его "чего же ты так завелся?", он бы зыркнул злобно, но не ответил, ведь причины этому он попросту не знал. А незнание происходящего для него, тем более с самим собой, было самым худшим.