Той роковой ночью небо куталось в свою серую шаль, заваривало крепкий душистый чай, громко кашляло и давилось чужими грёзами, осыпая весь мир не то матом, не то бессмысленными угрозами-грозами. Той роковой ночью весь мир словно заволокло в полиэтиленовый пакет из-под мусора, густой никотиновый осадок, кучу пепла или, скорее, кучу дерьма свинцового цвета - не так важно, с чем можно сравнивать оттенок нависшего над их головами неба, громкий и яркий запах палёного тела и событие, до сих пор тлеющее на изодранном сердце непотушенными окурками излюбленных Marlboro. Важнее то, что случилось, и как это сказалось на пациенте под номером 666 в палате 31-ой на 13-ом этаже психиатрической клиники святого Иоанна, графство Дербишир, Великобритания.
Это был самый обычный будничный день Нормана Джейдена Итона, агента ФБР, назначенного расследовать одно очень странное и запутанное дело небезызвестного лицедея и, по совместительству, серийного маньяка, Артура Джонатона, покончившего жизнь самоубийством посредством поджога самого же себя, но при этом успевшего передать все свои наставления ученикам, подвергшимся воздействиям гипноза и теперь вынужденными выполнять каждое из последних желаний учителя. Казалось бы, сотрудники ФБР словили всех участников своеобразной секты, однако, чем больше людей оказывались в участке, тем быстрее и изощрённее обходились с жертвой, выбор которой был, скорее всего, простым мановением судьбы, а не каким-то ходом конём стратегического плана, если таковые вообще имеют быть место в сознании чокнувшегося маньяка. Норман до девяти вечера проторчал в стенах своего офиса, в сотый раз безуспешно просматривая данные, сопоставляя кусочки паззла. Затем он по старой привычке направился в бар, что находился близ его нынешнего места работы, дабы пропустить одну-другую чашечку наваристого зернистого кофе, поболтать за стойкой со своим старым знакомым Хью, да промотать час-другой, просматривая повтор очередного бездарного матча какой-то футбольной команды из США, откуда он родом, к слову. А после традиционного получаса просмотра "в мире животных" в прямом эфире и вживую, он, непременно, направился бы к себе домой, спать, да гнать спать и без того запозднившуюся за чтением очередного подросткового романа о том, как парень и девушка шестнадцати лет ежегодно спасают мир, если бы не навящивое бряканье и зудение мобильного телефона где-то на глубине карманов его испачканного пальто, сообщающего о том, что кто-то ужасно хочет его внимания. Когда мужчина достал свой аппарат и проверил входящие сообщения, его экран выплюнул ему что-то вроде: "домой. срочно." от отправителя Мило Итон в 22:33.
Норман бежал со всех ног, сбивая встречных прохожих, пыхтя им вслед что-то вроде невнятного извинения и выражения крайнего неудобства, которого, к слову, никогда не было, пересекая улицы на красный свет, прыгая на машины, не позволяя тем самым сбить себя, снося ловким движением ноги мешающийся под ногами товар уличных диллеров, злобно шипя им что-то вроде того, что, если они не уберут свои задницы, он немедленно нагрянет в их дома с инспекцией, и еле успевая более-менее уравновешивать дыхание. Но не смотря на все его старания, всё оказалось зря: двухэтажная мини-вселенная, хранившая в себе выцветшие фото погибшей в автокатастрофе жены Хлои, детские игрушки Мило и все подарки её друзей, старую аудио-систему Нормана и много чего ещё, сгорела. И от опрятного домика ФБР-овца остались одни только балки, выцветшие кусочки краски, да уже ни к чему негодные строй материалы, которые проще было бы просто дожечь, да не мучится, чем пытаться восстановить и отреставрировать заново. К одной из уже непонятно для чего ранее предназначенной досок был прибит гвоздём тетрадный лист, где аккуратным подчерком было выведено: "Мило у нас. Только позвони" - и он тут же набирает номер дочери, не думая ни о чём, забывая, что он, чёрт подери, полицейский.
Начался шантаж. Итон, как одержимый, следовал всем указаниям почти что убийц, ради спасения своей дочери. И даже чуть не погубив свою жалкую жизнь, даже отрубив себе этот чёртов палец, сбив полицейских со следа и напичкав головы сотрудников чепухой, тем самым выведя на абсолютно другого человека, он не сумел спасти свою драгоценную смеющуюся Мило, которую он любил больше собственной жизни, которую он растил, воспитывал и защищал всю свою осознанную жизнь. Девушка сгорела на одной из заброшенных электростанций.
Тогда, уволившись из ФБР, сдав значок и наплевав на все имеющиеся привилегии, он начал судорожно искать убийц и зверски уничтожать каждого, кто хоть частично, да подходил под психологический портрет человека, стоявшего за поджёгом его единственной радости в жизни.
От его рук погибло двенадцать человек. Двенадцать убийц, совершивших приличное количество злодеяний. Таким образом он искоренял зло на Земле, но люди не поняли этого, не поняли так, как он хотел.
И теперь, сидя в четырёх стенах собственной палаты он уже не Норман Джейден Итон, бывший ФБР-овец, а убийца номер 666, сошедший с ума после смерти шестнадцатилетней дочери Мило.
Он кажется слишком смирным и тихим для этого сумасшедшего дома, кажется слишком нормальным, не слетевшем с катушек безумцем, а, скорее, попросту отчаявшимся любящим отцом, который таким образом пытался доказать всему миру, что его Мило не была достойна подобной смерти, доказать, что он выполнил все испытания и достоен того, чтобы хотя бы отобрать жизнь у того мерзавца, покаравшего его дочь. Не знаю, насколько я правая в этом деле, ведь я новенькая мед. сестра, но, кто знает, может, Норман действительно оказался здесь по ошибке и только потому, что запутался. Возможно, ему оказывают помощь не в той сфере, в которой требуется.
Вчера он попросил раздобыть для него ножницы с острыми концами, чтобы как можно точнее вырезать фигуры птиц и прикрепить к себе на стену - Мило часто рисовала птиц, представляя, что одна из них - это её мама, и что она просто улетела куда-то в тёплые страны, потому что здесь стало слишком холодно и её крылья скоро покроются корочкой льда, если не поторопиться. Одна из них - её мама, и она не умерла. Так Мило отпускала и ту часть себя, которую ненавидела, ту, что была озлоблена на родителей из-за катастрофической нехватки у тех множества свободного времени для своего малыша. Для Нормана это многое значило, и я просто не смогла не сказать ему "да".
Я втайне пронесла ему ножницы и строго наказала, что у него есть максимум три часа на то, чтобы нарисовать, вырезать и приклеить фигурки к пожелтевшим листам блокнота или к стене - по желанию, а по истечению срока он должен был немедленно вернуть их мне, дабы избежать различных казусов.
Но ему понадобилось лишь полчаса. Ровно спустя 32 минуты после того, как я вложила в его руку своеобразное оружие, он уже поспешил словить меня в коридоре и буквально сияя от переполняющего его восторга протянул их мне, бросив короткое "спасибо" и скрывшись в своей комнате. Я, как последняя дура, думала, что это он так радуется своеобразному воссоединению с дочерью. Господи, как я могла...
На следующее утро, когда у нас, по графику, шла речь главного врача, мистер Нокс не вышел из своей комнаты. Мы подождали пятнадцать, двадцать, тридцать минут, но его всё не было. Странно, ведь мистер Нокс - самый пунктуальный человек на свете, наверное. Я вызвалась заглянуть в его кабинет, о чём вскоре крупно пожалела.
На широком диване в расслабленной позе, позволяющей думать, что человек попросту спит, лежал главный врач психиатрической клиники святого Иоанна. Его глаза были закрыты, одна рука запрокинута за голову, другая, свесившись с края, застыла в паре сантиметров от пола, простыни, одеяла, подушки сбиты и изрядно помяты. Никаких следов насилия, никаких следов того, что кто-то ещё был здесь. Однако, когда я, в пятый раз позвав мистера Нокса по имени и не получив ответа, резко дёрнула на себя простыню, заметила, что его живот распорот чем-то острым, словно бы ножом, а на закрытой прежде воротничком коже шеи виднеются синяки и следы удушья.
Норман использовал меня.
Норман убил. Снова. С моей помощью и поддержкой.
Все думают, что он убил главного врача психиатрической клиники святого Иоанна.
Он думает, что наконец-таки разыскал настоящего убийцу своей драгоценной Мило.
А что думаю я? Думаю, что влипла.

Иногда мне кажется, что я действительно схожу с ума….
Впрочем, это не мудрено и я бы сказал вполне закономерно – вот уже третий год я работаю санитаром в больнице для душевно больных. Зато платят мне хорошо, гораздо больше, чем в обычной больнице, хватает на содержание матери-инвалида и младшей сестры. Правда работать приходится на несколько ставок и часто в две смены, но я не жалуюсь – для меня это выход, возможность удержаться на плаву и я ее использую по максимуму.
Вначале я даже толком не понимал, на что иду – нет, конечно я знал признаки основных психических заболеваний, видел фильмы и программы по телевизору, но сталкиваться впрямую мне не доводилось. Поэтому в первый же день стажировки, когда меня провели по всему отделению, рассказывая о содержащихся тут больных и описывая их заболевания, и особенности, для меня это звучало будто сказкой, сюрреализмом. Тогда я еще не понимал, что на самом деле всё не так. Всё гораздо хуже.
Вызвавшись в первый же день дежурить ночью за доплату, я понял, куда на самом деле попал. И дело не в криках или буйствах – большинству давали транквилизаторы и снотворное на ночь. Но…
Я проходил по палатам, проверяя, спят ли больные, или может, кому вколоть снотворного, когда услышал тихий заливистый смех. Зайдя, я увидел миловидную девушку, внешне совсем юную, она спала и смеялась, так задорно и так весело, что я невольно улыбнулся,  когда она резко так открыла глаза и так на меня посмотрела, что… Я никогда больше не забуду этот взгляд. Полные безумия глаза с расширенными зрачками, почти полностью закрывающие радужку. Взгляд, проникающий насквозь, выворачивающий наружу все внутренность, будто заставляющий прирасти к полу, я не мог сделать под ним и шаг. Но потаращившись так минуту она снова легла и засопела, посмеиваясь. А я вышел в холодном поту.
Другой пациент всю ночь напролёт говорил, мне кажется, он вообще никогда полностью не засыпает. Но весь страх в том, что его речь осознанная – он рассказывает разные истории, один раз я прислушивался, пытаясь понять. Но…  Как бы вам сказать, как оказалось это были сказки, но какие… Его рассказ обладал потрясающей силой внушения – он выворачивал все чистые и правильные истины наизнанку, но я не мог понять с какого момента начиналась ложь, рассказ завораживал и я почти верил, что все так, как повествует он. Потом уже мне сказали его никогда не слушать – так быстрее всего можно сойти с ума. Он просто был учителем начальных классом и довел до суицида в общей сложности 16 детей. Я тут же вспомнил свою сестру, тогда заканчивающую 4 класс, и мне стало по-настоящему плохо – я понял этих детей.
Еще одни был… не управляем. В общем-то, в своём обычном состоянии он безвреден и как обычный только сильно истощенный человек, но он живет в своем мире – он него крайняя степень шизофрении и если ты проходишь, задевая его воображаемых друзей – он кидается и начинает орать и кусаться. Никогда не знаешь, как к нему подойти, кинется сейчас или нет. Сможешь ли его вывести спокойно, или лучше парализовать – раз он мне чуть сонную артерию не прокусил.
И это совсем не конец списка.
Если бы они орали, ругались, шипели, рыдал. Если бы они не были так похожи на людей! Мне кажется - это было бы проще – можно было бы забраковать их для себя как психов,  которых нет никаких чувств и ничего человеческого. Но они оставались людьми, это невыносимо, если думать и рассуждать.
Поэтому спустя две недели и едва ли нервный срыв -  я перестал думать.  Слушал и читал все, что попадалось под руку, отвлекал себя всем, чем можно и пил водку на ночь, чтобы уснуть сразу и никогда не видеть снов. Я убедил себя, что вокруг никого нормального и жил, словно вне мира, пока на работе. Не сочувствуя, только делая то, что от меня требуется. И меня это спасло, помогло отработать пофигизм и голый механизм работы. До этого времени….
Она была другой. С самого начала я старался не обращать на неё внимания – она была так похожа на мою сестру. Столько же лет, такие же большие голубые глаза и кроткий взгляд. Я знал, что обманчиво – психи хитры и изворотливы, им нельзя доверять не на ёту. А у неё было сильно психическое расстройство, шизофрения.
Я честно пытался, но….
Она была нормальной! Она говорила со мной – каждый раз благодарила за то, что я приносил ей кушать, выводил на улицу и в туалет. Рассказывала как хорошо она жила с мамой в светлом городе, собирала цветы и плела венки. Она красочно описывала пруд  у домика, гусей и кур, которых её мама содержала. Она так описывала… Только потом мне сказали, что она из детдома, нет у неё мамы, и она всё придумывает.
Но она продолжала, каждый день рассказывая новое – теперь о городе, суматошном бурлящем, о куче людей, который жили рядом, о забавном садовнике в её доме, о любимой собаке и отце, который каждый раз вечером катал её на машине по городу, покупая вкусный горячий шоколад и пирожок. Так ярко и красиво она говорила, что иногда я думал, что хотел бы такое почитать… Я сам не заметил, как стал приходить к ней чаще и слушать. Теперь я знал, что это неправда, но от этого она не становилась менее прекрасной.
Это было неправильно, но она ведь была не буйной, не кидалась, вела себя покладисто, выполняла указания. Только рассказывала, а в остальном была адекватной. И даже милой.
Постепенно мне стало её жалко – медсестры, да и вообще все работники больницы относятся к больным пренебрежительно и подчеркнуто отстранёно, когда-то я был таким же, но сейчас я не могу видеть, как ее грубо переводят из комнаты в комнату, усмехаются её рассказам и не слушают её тихих и редких просьб. Я понимаю, я был таким же. Но она ведь другая, нельзя так с ней!
Не могу сказать с какого момента, но меня стали раздражать коллеги и вообще все люди вокруг, даже дома я постоянно находился в напряжении – всё вокруг казалось унылым и тоскливым по сравнению с её миром и рассказами. Всё словно выцветало постепенно в моем восприятии и оставался только её мир. У нём там и люди были добрее, и лучше и ….
Я не заметил, как стал сходить с ума, уже реально...
Более того, это не заметил никто.
Она не давила на меня, не пугала дикими настроениями и идеями, не спорила, ничего не вталкивала – она просто рассказывала и я, как дурак, купился на этот ловкий трюк. Потому что я даже не заметил, как её рассказы становились все жестче, агрессивнее. Всё чаще в её фантазиях на неё нападали люди, она описывала бытовые ситуации – ничего сверхъестественного – толкнули в метро, обидели в школе, наступили на ногу, запачкали платье. И почему-то такие мелочи, словно молнией пронзали её рассказ примерами жесткости и несправедливости, выбивая из меня щемящую жалость и острую необходимость исправить – привнести в её миры снова ту легкость и правильность, которая была раньше.
Я стал срываться на коллег, грубить им,  перестал общаться с ними вовсе. Но они слишком долго не понимали, что именно стало причиной – решили проблемы дома.
Постепенно досадные мелочи переходили в убийства – толкнули в толпе, упала на рельсы, срезало голову или упала что-то на голову, или еще какая-то случайная нелепая смерть. Я начал опасаться людей и ходить стороной ото всей, ибо в моей голове зарождалась мысль, что опасно любое соприкосновение с ними – они неаккуратны, неуклюжи и хотят моей смерти. Он опасен, надо держаться подальше!
Я стал ходить на работу пешком рано по утрам и возвращаться глубокой ночью и опять же пешком, сторонясь людей. Наверное, с тал похож на психа уже и внешне.
Мама привыкла, что работаю я много и это необходимость ничего не замечала – да и дома я, по сути, только спал.
А она продолжала, теперь природные катастрофы убивали её миры, делали их пустынными и мертвыми и я реально стал бояться цунами в городе, где нет даже выхода к морю!
Я не понимаю, что скатываюсь, не понимал, что это не я её лечил и опекал, а это она меня медленно, ювелирно четко и неспешно сводила с ума.
Мне тяжело вспоминать, что было дальше эти моменты в моей голове стали сплошной кашей сумасшествия и безумства. Она настроила меня против природы и людей, против мира в итоге. Не за раз – это длилось год, но… я не знаю, как  смог решить, что это единственный вариант, но я решил бежать с ней из этой больницы и из этого города, из этой серости и страха – людей, природы, всего вокруг. Я поверил, что есть на земле мир, который она описывает, я поверил, что смогу убежать туда. Я даже забыл о сестре и матери, на тот момент я совершенно сошел с ума.
Думаете это она мне предложила? Как же.
Я сам ей это предложил и с энтузиазмом начал планировать и прорабатывать. Я думал - это я веду её к свету, в мир из ужасного заведения, которое её убивало.
На самом деле это она вела меня к себе, я был просто марионеткой в руках умелого и безумного кукловода.
Сам побег я помню плохо, всё получилось идеально, только мы привлекли внимание полиции и, когда полицейский слишком резко и громко спросил у моей девочки кто она такая и почему гуляет по ночам, я не выдержал и влепил с кулака ему. Завязалась драка. Именно она меня и спасла, ибо прибыло подкрепление, и меня связали вместе с девочкой, а она все рассказывала, свои прекрасные истории…
Только на утро нас кинулись искать и вот когда нас не выпустили с утра и за нами пришли санитары, мои же коллеги. Вот тогда она проявила свой истинный нрав – орала, верещала, кусалась, грозилась убить меня, старалась не подпускать никого ко мне, схватила рукой с неожиданно острыми когтями меня за горло и угрожала. Я был словно в куматозе – ничего не понимал.
Больше ничего не помню цельно…
Теперь я в больнице. Прохожу курс лечения и задания от психиатра - вспомнить все и вести дневник, отмечая свои ошибки и свои промахи. Он пытается вернуть меня к жизни, к разуму и нормальности, но…
Я знаю, что буду делать, если вновь услышу её рассказы…